Рэндалл Аберкромби, преподобный Харви, миссис Стилл и супруги Буш стали первыми преподавателями и воспитателями приюта после того, как закончилась ядерная зима, и люди стали не только выживать, но и жить. Разумеется, Аберкромби отдавал себе отчет, что двое отставных военных и бывшая медсестра муниципальной больницы – это немного не те люди, которым можно доверить воспитание оставшихся без родителей детей. Но поскольку в постъядерном аду других взять было неоткуда, бывший полковник решил, что как-нибудь справится. В конце концов, какой у него был выбор? Разбор библиотеки, оставшейся от мисс Бэйкер, обогатил преподавательский состав Приюта тремя десятками книг, темой которых оказалась педагогика, как наука. Мисс Бэйкер была глубоко набожной женщиной, но это не мешало ей следить за новейшими достижениями в области воспитания проблемных детей. Просматривая книги своей дорогой подруги, Аберкромби обнаружил, что большинство из них пестрят пометками на полях, закладками, а иногда – яростными перечеркиваниями и исправлениями. Часть этих пометок и комментариев ссылалась на страницы какой-то книги, название которой Рахиль давала сокращенно: “TBAMOHC”. Внимательно исследовав письменный стол в кабинете мисс Бэйкер (огромное чудовище с десятками отделений и выдвижных приспособлений было сделано из металла и избежало участи значительной части своих собратьев, отправившихся в самодельные печки), Аберкромби нашел папку с несколькими толстыми тетрадями. На обложке первой из них буквами, вырезанными из заголовков довоенной газеты “Boise’s Herald”, было выклеено название: «To Be a Mother Of Hundred Children». Аберкромби открыл первую тетрадь и углубился в чтение. Он перелистывал страницу за страницей, и за строчками, написанными знакомым, ровным почерком, вставал колоссальный труд маленькой женщины, которая так и не родила своих детей, но стала матерью сотне чужих. Мисс Бэйкер писала руководство для директора сиротского приюта. Судя по дате, последние строчки в последней тетради были написаны за три дня до ее смерти. Книга стала трудом всей ее жизни – ни больше, ни меньше. Здесь были указания, как следует работать с трудными детьми, как прививать неграмотным привычку к учению, как организовать самообслуживание, разъясняя мальчикам и девочкам необходимость трудиться. Здесь были расписания занятий, методические планы, распорядки дня в зависимости от возраста и многое другое. Даже с того света Рахиль продолжала заботиться о своих воспитанниках и о том, как облегчить труд коллег по Приюту. Если бы кто-то в этот момент зашел в кабинет директора, он увидел бы невероятную картину – плачущего Рэндалла Аберкромби, которого дети давно уже привыкли за глаза называть Ржавый Рэндалл. Ну, потому что, понимаете, он, с одной стороны, железный, а с другой – гуль, то есть малость попорченный, одним словом – ржавый. Детей ведь хлебом не корми – дай придумать кому-нибудь кличку.
Опираясь на труд мисс Бэйкер, Рэндалл Аберкромби повел свой Приют в будущее. Соединив педагогическую мудрость баптистской проповедницы со своим опытом офицера и воспитателя, бывший полковник превратил детский дом в своеобразный военно-воспитательный учебный центр. Под руководством Преподобного сержанта Харви и Алана Буша мальчики занимались охотой на крыс и кротокрысов, которые осчастливили своим появлением Америку в первые годы после катастрофы. На мальчиках также лежала ответственность за все ремонтные работы, за укрепление территории Приюта, изготовление мебели и утвари и тому подобные мужские дела. Девочки под руководством Джейн Буш и миссис Стилл выращивали овощи и кукурузу:
...ходили за курами (несмотря на самый лютый голод мисс Бэйкер мудро сохранила несколько птиц в теплой комнате в глубине приюта) шили одежду, словом, подвергались гендерному апартеиду. Впрочем, если кто-то из девочек выказывал способности к военному делу или слесарному ремеслу, ей не возбранялось заниматься по мужской программе, хотя спать все равно предполагалось в женском общежитии. Равным образом, одним из самых способных портных под руководством миссис Буш стал юный Алек Аберкромби. Найденыш не помнил своей фамилии и в результате был записан под фамилией директора, что стало правилом для Приюта. Серьезно, в Айдахо сейчас есть по меньшей мере тринадцать семей Аберкромби. Разумеется, Алек в некотором роде разбил сердце приемного отца своей нелюбовью к оружию и военной учебе, но ржавый Рэндалл в конце концов смирился с этим. Особенно когда через двадцать лет после выпуска из Приюта мистер Алек Аберкромби, глава прядильно-кожевенной мануфактуры и член первого городского совета Нью-Бойсе, поднял вопрос о выделении Приюту постоянного финансирования в количестве трехсот крышек в месяц. Городской совет утвердил только сто пятьдесят, и тогда Алек Аберкромби объявил, что вторую половину будет выплачивать сам, и дети его, и внуки. Кстати, потомки Алека честно соблюдали волю прародителя до известных событий, о которых пойдет речь ниже.
Шли годы, воспитатели Приюта старели, но поток сирот не уменьшался. С окончанием ядерной зимы население штата начало быстро расти, кое-где возрождалась примитивная промышленность, люди начали заселять опустевшие территории и налаживать отношения с соседями. Словом, количество способов отправиться в мир иной, оставив после себя безутешную вдову и сирот, а иногда и только сирот, росло. Каждый год из Приюта Маленьких Патриотов при Подлинной Американской Баптистской Церкви уходили в большой мир иногда один, иногда два, а когда и десяток воспитанников. И столько же только куда младше годами, приводили или приносили им на смену сердобольные соседи или родственники. Как и в случае с Бушами, некоторые выпускники возвращались для того, чтобы продолжать дело своих наставников. Когда на приютском кладбище упокоился рядом с мисс Бэйкер преподобный Харви, Алан Буш попросил супругу перешить не раз чиненый, потрепанный, но всегда чистый пасторский сюртук – покойный сержант был широк в плечах, а к старости – и в животе. Не то, чтобы Алан был очень религиозным человеком, но кто-то ведь должен по воскресеньям собирать воспитанников в церковь и читать молитвы над усопшими. Многие выпускники никогда больше не возвращались в Приют – не потому, что там с ними плохо обращались (хотя, надо признать, воспитатели бывали разные, да и детишки, в общем, зачастую тоже случались не подарок). Просто так уж устроен человек: вылетев из дома, он устремляется вперед, и редко оглядывается назад. Но некоторые, особенно из тех, что выбились в люди, время от времени навещали место, где их вырастили и научили всему, помогали продуктами, одеждой, оружием или просто крышками.
Поколение за поколением сменялись преподаватели Приюта, лишь директор оставался прежним. Когда мистер Аберкромби с некоторой оторопью осознал, что гули не стареют, он постарался собрать как можно больше информации о своем новом биологическом виде. Узнав, что обычные, цивилизованные гули иногда превращаются в диких, отставной полковник стал на ночь запираться в своем кабинете так, чтобы если он утратит человеческий облик, открыть дверь было невозможно. Впрочем, эта предосторожность оказалась излишней – из года в год сознание Рэндалла оставалось ясным. Возможно, здесь сказывалась железная воля бывшего офицера, а может то, что у него была работа всей жизни, конца которой он, к сожалению, или к счастью, не видел.
Бури и потрясения, обрушивавшиеся на Айдахо, обошли Приют стороной. Крепкий каменный дом и такая же церковь, окруженные прочной оградой, к которой поколения воспитанников пристроили две вышки, надежно защищали лишившихся родителей мальчиков и девочек от новых невзгод. Мистер Аберкромби постоянно следил, чтобы оружие, с которым в тяжелые времена старшие мальчики (и некоторые девочки) не расставались, было в порядке и имело достаточно боеприпасов. По этому поводу у бывшего полковника часто возникали свирепые разногласия с преподавателями женского пола (и иногда мужского), но мистер Аберкромби был непреклонен. Можно походить в старой одежде, можно умываться одной водой, можно, наконец, поесть кукурузу с одним яйцом на троих. Но боеприпасы у дозоров должны быть в достаточном количестве. Мертвым не нужны ни чистая одежда, ни мыло, ни еда. Со временем, для охоты мистер Аберкромби закупил несколько шошонских мушкетов, оставив патроны только для старых, но все еще надежных винтовок, с которыми часовые обходили по ночам периметр. К тому же, и дом, и церковь, находились хоть и на окраине, но все-таки столицы штата. Правда, постепенно жители города переселялись с северного берега реки Бойсе на южный, и район вокруг Приюта пустел. На северном берегу остались только кварталы сомнительной репутации, где проживали проститутки, торговцы разнообразным не афишируемым товаром, да, пожалуй, наемники. Именно здесь с начала 23-го века располагался знаменитый салун «Голова каннибала» - своеобразная биржа и клуб достойных джентльменов (и леди), зарабатывавших на жизнь тем, что предоставляли свои ружья, ножи, а иногда и копья тем, кому эти инструменты, а главным образом – держащие их руки, были нужны позарез. В общем, соседство, конечно, не лучшее, но, с другой стороны, веселый квартал располагался почти в полутора милях от Приюта, так что дурное влияние шлюхи и наемники на детей не оказывали.
Даже конфликт с вышедшими на поверхность подземниками и последовавшая за ним Великая Война с каннибалами обошли Приют стороной – разве что количество воспитанников в те годы выросло втрое. В общем, наш детский дом жил и если не процветал, потому что данный эпитет к подобному заведению применять, мягко говоря, неправильно, то, по крайней мере, не бедствовал. Однако, рано или поздно всему хорошему приходит конец – так уж устроена эта жизнь, особенно в постапокалиптическом мире.
Зима 2286 года была холодная и малоснежная – паршивое, надо сказать, сочетание. У Горных Людей и лесорубов такой сезон называется «Каннибальская зима». Холод и голод выгоняют людоедов и рейдеров из насиженных зимовий в поисках пропитания или просто для того, чтобы выместить на людях скопившуюся злобу. А глубина снежного покрова, увы, слишком мала, чтобы затруднить передвижение по лесу и равнине. В общем, в такую погоду умные старейшины выгоняют в караулы вдвое больше народу и не чураются встать среди ночи, чтобы сделать обход. А у неумных поселок имеет все шансы не дожить до весны. Одним словом, время было тревожное.
Вечером 20-го февраля салун «Голова Каннибала» оказался набит под завязку. Несмотря на то, что была всего лишь середина недели, независимые мерки сидели в своем клубе и рассуждали о том, что, конечно, заказов в последние годы не так уж мало, чего говорить, война 2278 пошла сообществу на пользу, но вот оплата ощутимо упала. И ведь не скажешь, что работы стало меньше, хотя, конечно, с этим аболиционизмом рабов гонять практически не приходится. Ну так то рабов, а вот каннибалов, к примеру, с гор слезает куда как побольше, чем десять лет назад. А то и двадцать. Мерки постарше подтверждали, что каннибалов становится больше, и такая позиция старшего поколения наводила молодых наемников на невеселые мысли. Потому что старшее поколение обычно славится как раз привычкой рассуждать о том, как сурово все было в их времена, когда дефкло были не чета нынешним, а росомахомедведи вырастали в холке до двенадцати футов. И если оно, это старшее поколение, вдруг соглашается с тем, что каннибалов стало больше – значит, их действительно стало больше, причем намного. А это и впрямь очень невесело.
Беседа, надо сказать, протекала достаточно спокойно. Потому что, во-первых, среда – это, все-таки, не суббота, а во-вторых, старый Мориц со своими ребятами попивал виски в своем углу, читал книгу и время от времени обменивался умными мыслями с этим новичком, Хитрым Арчи, которого Плохие Парни взяли в команду прошлой осенью. Драться в присутствии старины Морица конечно было можно, но делать это следовало с некоторой осторожностью, потому что старый Мориц терпеть не мог, когда кто-то проливал его виски на его книгу и мог за такое даже пристрелить. Ну, один раз пристрелил во всяком случае.
Правда там не в последнюю очередь сыграло то обстоятельство, что проливший был совершенно невменяем от опасного сочетания кленовой водки и джета, но факт остается фактом: устраивать балаган в присутствии Чака ни у кого желания не было. В общем, люди и гули (и даже один эмансипированный супермутант!) сидели за своими столиками, чинно поедали стейки, неплохие, надо сказать, чинно пили виски из маленьких стаканчиков (а проверенные клиенты – и кленовую водку), и чинно беседовали о погоде, расценках на спасательные операции и о преимуществе 44-го калибра перед 357-м. Одним словом, вечер в «Голове Каннибала» протекал настолько благопристойно, что отдельные горячие головы из самых молодых и самых дешевых мерков начали подумывать о том, чтобы отправиться в веселый квартал и слегка попугать тамошний контингент, ну, так, не очень сильно. Потому что если пугать очень сильно, можно не успеть смыться, когда появится местная охрана, которая хоть и тяжела на подъём, но зато шуток не понимает совершенно. В общем, в воздухе росло какое-то неосознанное напряжение, которое заставляет даже опытных людей ни с того, ни с сего начинать проверять: расстегнута ли у них кобура, и снят ли с предохранителя дробовик.
Наверное, именно этой тревожной атмосферой объясняется то, что контингент «Головы Каннибала» прохлопал первые выстрелы. Позже, обмениваясь впечатлениями о событиях этой роковой ночи, мерки не могли вспомнить, кто первый обратил внимание, что с восточной окраины города доносятся звуки перестрелки. В салуне висел дым от множества трубок и самокруток, в этом дыму роем гигантских мух жужжали разговоры, поэтому люди спохватились только когда сквозь морозный воздух и тщательно проконопаченные стены заведения донесся далекий и глухой винтовочный залп.
Плохие Парни, сидевшие откинувшись на спинки стульев, вздрогнули и выпрямились, когда их вожак резко вскочил и рявкнул на весь салун: «Тихо!» В заведении сразу стало тихо. Старого Чака не только боялись, но больше уважали, поэтому посетители немедленно сделали тихо. Кто сделал не сразу, присоединился к остальным после пары затрещин товарищей по столу. Мориц поднял руку, прислушиваясь, и следующий залп услышали уже все. У наемников не принято стрелять залпом – это требует организованности и слаженности, которую невозможно встретить даже среди бойцов UWMWI. Собственно, никто в Айдахо не использовал такой метод пальбы. Никто, кроме…
Большинство посетителей «Головы Каннибала» не имели никаких дел с Приютом Маленьких Патриотов при Подлинной Американской Баптистской Церкви. И все же в зале присутствовало как минимум пять бойцов, начавших свой осознанный жизненный путь в стенах этого достойного заведения. Кроме того, несколько старых и наиболее мудрых наемников, вроде того же Чака Морица, время от времени посещали это заведение: одни из любопытства, другие – присматриваясь к будущим выпускникам, а третьи просто испытывал такое чувство… Ну, знаете, когда ты живешь в мире, где человек человеку – радскорпион, а рядом кто-то собирает сирот, и, представьте себе, не в качестве рабов, или на консервы, а для того, чтобы вырастить и воспитать – это вызывает какие-то странные ощущения. Как будто в этом дерьмовом мире, сэр, есть что-то кроме дерьмового дерьма. Серьезно. В общем, никто не удивился, когда Чак Мориц сдернул с гвоздя в стене пояс с кобурой и принялся застегивать пальто. Его бойцы, не говоря ни слова, тоже принялись одеваться и вооружаться. Несколько мерков, причем не только те, кто вышли из Приюта, последовали примеру Плохих Парней. Остальные недоуменно переглядывались, не зная, как реагировать на такую нежданную мобилизацию. И в этот момент в дверь отчаянно застучали. Ставни на окнах закрыли еще в январе: как для тепла, так и для того, чтобы никто не выстрелил с улицы. Поэтому рассмотреть, кто там молотит в дверь, было невозможно. Теперь за оружие взялись уже все. Двое мерков осторожно подошли к двери и резко распахнули ее, одновременно выставив перед собой стволы. Дверной проем сразу окутался паром, и из этого тумана на порог упал кто-то очень маленький, ростом буквально четыре фута. Мерки выскочили на улицу, но больше снаружи никого не было. Прежде, чем кто-то успел подойти к ночному гостю, он встал на четвереньки, затем поднял голову, и ошарашенные завсегдатаи «Головы Каннибала» увидели залитое кровью, зареванное лицо мальчишки лет двенадцати. На несколько мгновений в зале воцарилась тишина. Бока ребенка ходили ходуном, он несколько раз открыл рот, пытаясь что-то сказать, но из горла вырывался только сиплый хрип. Расталкивая мужчин, к мальчику подбежала официантка Нэнси, осторожно обняла и принялась вытирать платком лицо. Девушка зашептала ребенку в ухо что-то успокаивающее. Мальчик еще раз вздохнул, и внезапно заговорил, вернее, закричал. Он плакал и говорил, глотая и путая слова, и хотя половину того, что вырывалось из маленького, искривленной истерикой рта, разобрать было невозможно, мерки поняли основное: в Приюте Маленьких Патриотов при Подлинной Американской Баптистской Церкви случилось что-то очень, очень плохое.
У взрослых людей самых разных профессий иногда возникает особенная, очень сильная потребность. Это – потребность сделать что-нибудь хорошее и правильное. Если у человека такой потребности никогда не случается, значит такой человек – полное дерьмо, и лучше вам никаких дел с ним не иметь. Независимые мерки Нью-Бойсе были людьми очень разных взглядов, и моральный кодекс, которого придерживалось большинство из них, не имел ничего общего ни с кодексом, ни в общем случае, с моралью. Но в тот вечер из дверей салуна высыпали все, кто мог стоять на ногах, а также несколько тех, кто мог передвигаться исключительно по стенке (их потом пришлось специально собирать и затаскивать обратно, чтобы не замерзли). Потому что, во-первых, именно в такой тревожный вечер потребность сделать что-то хорошее у людей воспаляется сильнее всего, а во-вторых, как сказал, вернее, проревел старый Чак: «Всему есть предел!»
Семь десятков разгоряченных виски бойцов, горящих желанием причинять добро и наносить человечность – это большая сила. Троих бойцов Чак Мориц, как-то вдруг без разговоров признанный всеми за вождя и командира, отправил на другой берег реки: в Легислатуру, Пожарную Банду и к дому, где располагался штаб UWMWI. Казалось маловероятным, что какие-то по-настоящему крупные силы врагов могли подойти к городу незамеченными – все же вокруг Нью-Бойсе было много поселков, укрепленных ферм и торговых постов, однако осторожность никогда не помешает. Остальные бросились в темноту, туда, откуда доносились выстрелы.
Мерки не пробежали и двухсот ярдов, как хмель начал выветриваться из разгоряченных голов, уступая место у кого профессиональному спокойствию, у кого – адреналину, а у кого, чего греха таить, страху. Приют и церковь располагались на возвышенности, большинство деревянных развалин вокруг были разобраны на дрова еще во время Холодных Лет. Вокруг освещенных идущей на убыль Луной зданий мелькали вспышки выстрелов. Сквозь морозный воздух доносился неумолчный треск винтовок. Хуже всего было то, что почти половина огоньков была не оранжевой, а ярко-алой или зеленой. Все знали, что в Приюте лазерного и плазменного оружия нет. Судя по вспышкам дом и церковь осаждало как минимум полтора десятка вооруженных энергетическим оружием стрелков. Чак приказал рассредоточиться и двигаться цепью. Вперед выдвинулись двое парней с юга в тяжелой армейской броне, за ними следовал Билли Элко, готовый в любой момент залечь и прикрыть наступление огнем своего пулемета. Чак, Джонни и Хитрый Арчи, пригнувшись, бежали вслед за Билли. За Плохими Парнями, растянувшись в цепь, следовали остальные мерки. Кое-кто уже начал отставать, но большинство перли вперед, как Яо-Гаи. Потому что старый Чак был прав – всему есть предел.
Когда до Приюта оставалось каких-то триста ярдов, ночь озарила яркая вспышка. Над церковью встал столб пламени, и в этом зареве мерки увидели, как медленно, словно в страшном сне, валится набок колокольная башенка храма. Они опоздали.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →