Одним словом, Джозеф "Бизоний Рог" Уайт с глухим стуком ударился об пол – в точности, как мешок с зерном на упаковочной станции элеватора Форт Холл. Он лежал на животе, хватая ртом воздух, потом приподнялся на локте и с трудом перекатился на спину. Несколько молодых людей – то ли из тех, кто похрабрее, то ли просто считавшие себя друзьями и соратниками Джозефа, сделали несколько шагов к Уайту, но в этот миг Билл Холл прыгнул через перила. Подошвы тяжелых армейских ботинок глухо ударили в пластиковый пол, капитан перекатился через плечо, гася энергию падения, и встал на ноги. Билл медленно обвел взглядом собравшихся Шошонов, и те, потупившись, сделали несколько шагов назад. Командир Ополчения Форт Холл капитан Уильям Холл выглядел… Странно. Минуту назад он шутил и улыбался, чуть раньше – ревел и потрясал топором, а сейчас капитан молчал, и в этом молчании было что-то жуткое. Лицо Билла словно застыло, глаза сделались тусклыми, губы были плотно сжаты. Капитан посмотрел на лежащего у его ног Джозефа и вдруг со страшной силой ударил наркоторговца ногой в бок. От удара Уайт снова перекатился на живот. Холл шагнул к Бизоньему Рогу, схватил его за волосы и, нагнувшись, несколько раз ударил головой об пол. Лицо Джозефа превратилось в кровавую маску, на разбитых губах пузырилась пена. Люди зароптали, среди испуганных возгласов слышались и гневные выкрики. Оливер Сайк, с трудом пробился через толпу и с ужасом увидел, как его капитан, держа Джозефа левой рукой за волосы, правой вынимает из чехла нож. Билл неотрывно смотрел на своего старинного врага, и во взгляде начальника резервационной полиции Белого человека больше не было ни на цент. Капитан Холл глядел на Джозефа Бизоньего Рога Уайта ровно так, как Красный воин должен смотреть на того, кому он собирается примерно разъяснить традиционный подход коренных американцев к разрешению конфликтных ситуаций. Лейтенант сделал шаг вперед, собираясь напомнить своему командиру обещание больше не убивать без суда. За ним шагнули (не так широко, конечно), самые храбрые из молодых мужчин. Но в этот момент Билл поднял голову и приказал: «Стоять!» Приказ прозвучал жутко. Казалось, капитан хотел крикнуть, но его горло словно было сдавлено, и воздух с трудом выходил наружу. Это впечатление усиливалось от крови, которая прилила к лицу воина, так, что оно стало багрово-коричневым. Вместо человеческого крика из глотки Билла вырвался глухой рев. Сайк замер на месте. Это было как тогда, в шлюзовом зале, когда капитан начал убивать людей топором. Лейтенант не знал, что ему делать.
Билл снова посмотрел на Джозефа и заговорил. Его голос звучал хрипло и не так, чтобы очень уж громко, но в нем были звериная сила и ярость, и капитана слышали даже у входа в атриум. Холл сказал, что Джозеф может сколько угодно оскорблять самого Билла. В этом нет ничего страшного – медведь не замечает комариных укусов. И даже дурные слова, сказанные в адрес жены капитана, заслуживают разве что пары хороших зуботычин – они уже взрослые люди, и грязь, которой плюются поганые рты, не прилипнет к Мине Холл. Но ублюдок, который оскорбил его племянницу Элли и человека, который не успел стать ее мужем, но всегда будет сыном для братьев Холл – такой человек заслуживает, чтобы с ним разобрались по-мужски. И раз уж тут многие сомневаются в том, что Билл Холл – индеец, наверное, пришло время ненадолго возродить некоторые наши обычаи. Во время штурма Убежища он, Билл Холл, запретил брать скальпы убитых – и воины подчинились этому приказу. Но для такого ревнителя старины, как Джозеф Бизоний Рог Уайт можно, пожалуй, сделать исключение. Так что возрадуйся, Джозеф! Ты отойдешь в Мир Духов так, как отходили наши предки. С этими словами Билл вздернул голову Уайта выше и приложил лезвие ножа ко лбу борца за права Шошонов.
Люди замерли. Все понимали, что сейчас произойдет, но ни у кого, даже у лейтенанта Сайка не хватало смелости остановить могучего воина и вождя. С какой-то отстраненной тоской Оливер подумал обо всех хороших и умных словах, которые Билл говорил в кабинете Контролера Доновану Расселу и Эзекиилю Брауну. Еще мгновение – и эти слова будут навсегда втоптаны в грязь. Нельзя быть лишь немножечко несправедливым. Невозможно только чуть-чуть нарушить данное всем, в том числе самому себе, слово. Еще секунда – и у людей в Убежище 31 прибавится проблем. Оливер закрыл глаза и приготовился услышать вопль человека, которого раз и навсегда избавляют от необходимости посещать парикмахерскую.
Резкий толчок локтем под ребра вывел лейтенанта Сайка из состояния сосредоточенного ожидания ужасающего проявления человеческой жестокости и национального наследия коренных американцев. Нельзя сказать, что толкнули очень сильно, но локоть был острый, а удар пришелся чуть выше пояса, в то место, которое у человека, который перестал специально заниматься физкультурой пятнадцать лет назад, и за последние полтора года не успел восстановить форму, обычно прикрыто не столько мышечным корсетом, сколько слоем добротного жирка. Словом, толчок вышел довольно болезненным, особенно с учетом того, что двумя дюймами выше у лейтенанта заживала, или, вернее, пыталась заживать, принимая во внимание несоблюдение хозяином постельного режима, поверхностная, но обширная рана. Сайк слегка зашипел и, разлепив веки, посмотрел вправо и вниз. Встретив пронзительный взгляд больших ярко-синих глаз, Оливер тихонько отодвинулся в сторону, пропуская их обладательницу вперед. Невысокая, худая женщина лет тридцати пяти маленьким и очень целеустремленным вихрем промчалась через пространство, разделяющее напуганных Шошонов и Билла Холла. Лейтенант ополчения Форт Холл Оливер Сайк с облегчением выдохнул ей вслед. Кажется, у Убежища 31 появилась надежда на то, что некоторые элементы индейского культурного наследия все-таки останутся в прошлом, где им самое место.
Принято считать, что положение женщины в традиционном индейском обществе было незавидным. Мол, ее жизнь состояла из побоев и монотонного тяжелого труда, а в социальной иерархии племени она занимала место где-то между лошадью и собакой. Что ж, у некоторых народов на юге мужчины действительно относились к своим скво не лучшим образом (а к чужим – и того хуже). Но у северных племен женщины, как правило, помимо обязанностей имели также и права. И у Шошонок таких прав всегда было в избытке. Даже Кроу не давали своим женщинам столько воли, сколько Шошоны Айдахо и Вайоминга. За два с половиной столетия до Великой Войны один старый шошонский воин говорил, посмеиваясь, своему белому другу, что для воинов его племени встретиться в неравном бою с врагами было не так страшно, как, вернувшись с позором, столкнуться с презрением и поношением скво родной деревни. Два с половиной века, конечно, большой срок, но в некоторых вопросах люди остаются удивительно консервативными. И пусть отдельные мужчины Шошоны время от времени поколачивали жен (впрочем, не чаще, чем это делали мужья с белым цветом кожи со скво своей расы), женщины Шошонки, зачастую, в долгу не оставались. Конечно, далеко не всякая шошонская дама могла отделать мужа кулаками, скалкой или складной вешалкой для белья, но стать объектом насмешек и издевательств всех женщин резервации не улыбалось никому.
Мина Холл была по рождению Белой, причем Белой с Восточного Побережья, где эмансипированные дамы уже никого не удивляли (скорее - пугали). Но женщины, да и мужчины, резервации Форт Холл говорили, что она давно стала более Шошонкой, чем скво, которые могли проследить свое происхождение от смуглолицых красавиц, привязывавших волокуши к собакам еще в те времена, когда племена севера не знали лошадей. Она выучила язык своего нового племени, участвовала в традиционных ежегодных женских состязаниях – сперва лично, а со временем – как член жюри. Она уважала старших, пользовалась авторитетом среди молодежи, поддерживала порядок в своем доме, не спорила с мужем по пустякам, но умела настоять на своем в по-настоящему важных делах. Люди любили Мину и считали, что Биллу с женой на редкость повезло. Билл, в общем, был такого же мнения. Поэтому, когда маленькая светловолосая женщина решительным шагом подошла к могучему воину, приготовившемуся отдать должное уважение традициям предков, все собравшиеся с некоторым облегчением выдохнули. Если кто и мог предотвратить радикальную и явно несвоевременную стрижку борца за права коренных американцев, то это была Мина Холл.
В своем скромном, синем платье, в простых, синих же, туфлях, Мина Холл выглядела удивительно неуместно в этом царстве матовой стали и пластика, посреди толпы испуганных и разозленных мужчин. Тем не менее, женщина совершенно спокойно вышла на середину зала и встала рядом со своим мужем. Билл Холл, который, кажется, еще не дошел до того градуса бешенства, когда мужчина уже не видит, кто перед ним, опустил нож. Мина оглядела мужа с головы до ног, потом посмотрела на Джозефа, который слабо булькал и хрипел где-то на уровне колена Билла. Оливер подумал, что супруги не виделись с утра двадцать третьего октября. И он, и Алекс, и остальные бойцы нашли минуту, чтобы забежать в жилой отсек проведать своих родных. Но у Билла на это просто не было времени – все эти двое суток он постоянно что-то делал: решал, сражался, приказывал и разъяснял. Наверное, Мина очень волновалась. Хотя «волновалась» - немного не то слово. Мина наверняка сходила с ума. И сейчас она стояла перед своим Биллом и меряла его взглядом от грязных армейских ботинок до гребня из перемазанных спекшейся кровью волос, а лейтенант Сайк рассчитывал на то, что эта маленькая женщина успокоит огромного вождя и воина и отведет беду, которая оказалась не по зубам взрослым мужчинам. Оливеру стало немного стыдно. Но только немного, ибо отважный лейтенант понимал, что, в отличие от Мины, уж ему-то рассвирепевший Билл Холл не замедлит в лучшем случае врезать по морде – рана, там, или нет.
Наконец, Мина кивнула и, указав на нож, который сжимал в кулаке Билл, тихо приказала убрать оружие в ножны. Мина была хорошей женой и умной женщиной. В ее голосе не прозвучало ни одной визгливой или истеричной нотки, ее слова были спокойными и уважительными, но Оливер подумал, что если бы он сейчас держал в руке оружие – немедленно убрал бы его в кобуру или ножны. Билл несколько секунд смотрел на Мину, словно не узнавая ее, а затем вдруг поздоровался с ней. Мина поздоровалась в ответ, после чего снова велела мужу убрать нож в чехол, потому что стыдно ведь разговаривать с женой, держа в руке оружие – что подумают люди? Билл криво усмехнулся и сказал, что как только закончит – сразу вытрет и уберет. Мина подошла к мужу почти вплотную, подняла голову так, что ее острый подбородок едва не уперся воину в грудь и медленно и отчетливо повторила свой приказ. Потому что ее зовут – Мина Холл, она – жена Билла Холла, и ее муж – капитан полиции резервации Форт Холл. Что бы ни сделал этот очень сильно избитый человек - его нельзя просто так убить без суда. Мина Холл не собирается объяснять своим детям, как получилось, что их отец - полицейский, герой войны и уважаемый человек - стал убийцей, который режет ножом слабого и безоружного. Муж Мины Холл, сын Тома Холла, никогда так не поступит! Убери оружие, Билл, не позорь себя и меня перед людьми!
Несколько секунд капитан молча смотрел на жену, а затем медленно убрал оружие в чехол на поясе. Мина кивнула и сказала, что теперь нужно отпустить этого несчастного. Если он совершил преступление – его будут судить. Наверняка в этом убежище есть люди, облеченные соответствующими полномочиями. В крайнем случае, это могут сделать члены Совета Резервации. Согласно Тридцать Четвертой Поправке в случае, если по какой-либо причине федеральные судебные органы не могут осуществлять свою деятельность, приоритет имеет суд содружества, дальше – штата, затем – округа или территории (Мина не зря состояла в двух общественных комитетах резервации Форт Холл). Все можно будет сделать по закону, Билл.
Капитан поглядел в глаза жене, молча кивнул и разжал пальцы левой руки. Джозеф «Бизоний Рог» Уайт с глухим стуком упал на пол, ударившись лбом о плиту из упругого пластика, и, видимо, решил, что правильнее будет остаться лежать. Мина осторожно погладила мужа по плечу и мягким голосом сказала, что теперь они пойдут домой – Биллу нужно помыться, поесть и поспать. И Джимми, и Лиззи все время спрашивают: «Где папа?» Они ведь маленькие, как им объяснить? Пойдем, Билл. Билл снова кивнул и вдруг пошатнулся. Последний выброс адреналина был израсходован до конца, ноги больше не держали капитана. Билл упал бы, если бы не Мина. В последний момент женщина успела подставить мужу плечо. Капитан был тяжел, и Мина пошатнулась. Оливер бросился на помощь и подхватил Билла с другой стороны. От входа уже проталкивались, криком и плечами распихивая молодежь, бойцы Ополчения. Серые комбинезоны смешались с клетчатыми и синими рубахами молодых Шошонов, но теперь никто не думал ни о мятеже, ни о его подавлении. Под руководством Янга ополченцы сложили два щита ремнями вверх и, просунув дубинки в специальные гнезда по бокам, получили надежные и прочные носилки, на которые, не слушая возражений, положили своего капитана. На другую пару щитов положили Джозефа. Молодежь расступилась, и бойцы быстрым шагом понесли Холла и Уайта к выходу. Мина сделала несколько шагов за носилками, но потом остановилась и, сделав знак Оливеру следовать за ней, подошла к колонне. Лейтенант молча проследовал за женщиной. На полу, там, где лежал борец за права коренных американцев, темнела лужа крови. Мина посмотрела на нее, потом на ящик, а затем велела Сайку поднять ее вверх. Оливер, сам неженатый человек, тем не менее, знал, что бывают минуты, когда мужчина должен заткнуться и просто делать, как говорит женщина. Поэтому лейтенант молча встал на колено рядом с ящиком и подставил под ногу Мины ладонь здоровой руки. Опершись о макушку Сайка, Мина Холл легко поднялась на ящик и повернулась лицом к молодежи, которая, раскрыв рты, ожидала, что ей скажет такая выдающаяся скво. Примерно полминуты женщина молчала, глядя на юношей, самые младшие из которых вполне могли быть ее сыновьями. Когда-то в детстве Оливер Сайк читал книгу, в которой хорошие бледнолицые помогали хорошим индейцам разобраться с плохими индейцами, после чего хорошие индейцы, в свою очередь, оказали содействие хорошим бледнолицым в решении ряда имущественных вопросов с очень плохими некоренными американцами. Отличная была книга – как раз для двенадцатилетнего оболтуса: много стрельбы, засад, погонь и в меру – любви. В книге имелось даже два хороших негра и один положительный герой с русской фамилией – Борщски. Каждый раз, когда по сюжету одна из главных героинь оказывалась лицом к лицу с не очень хорошими (и просто плохими) людьми, у этой эмоциональной девушки начинала бурно вздыматься грудь, а глаза принимались метать молнии. Честно говоря, сейчас, через двадцать пять лет, Оливер не видел смысла этой девушке так бурно дышать, привлекая лишнее внимание к своим сиськам. Плохие люди в книге – что Белые, что индейцы - были ОЧЕНЬ плохими людьми, и такая гимнастика в реальной жизни могла кончиться для героини нехорошо. Но образ женщины, которая непримиримо смотрит на своих врагов, а ее грудь в это время ходит ходуном, врезался в память Оливера. Сейчас грудь Мины именно бурно вздымалась, а глаза как раз метали молнии. Рассуждая отвлеченно, (рассуждать иначе по отношению к жене своего друга и командира Оливер считал неправильным), женщина действительно выглядела величественно. Наконец, Мина подняла руку и, направила палец на молодых людей. Шошоны, возраст самого старшего из которых приближался к тридцати годам, слегка попятились. Мина набрала в легкие воздуха и громко крикнула: «Вам всем должно быть очень стыдно!»
Много позже, люди, чья юность и зрелые годы прошли в Убежище 31, люди, ставшие становым хребтом народа Новых Шошонов, вспоминали, что никогда в жизни им больше не было так стыдно. Все скво знают, как оскорбить мужчину – это у них в крови. Те, что поумнее, ругаются по-настоящему обидно. Но лишь женщины, достигшие подлинного величия, умеют несколькими словами вызвать у мужчины жгучее желание провалиться сквозь землю. В тот день жена капитана Холл говорила очень долго. И если учесть, что Новые Шошоны до сих пор почитают Бабушку Мину, как духа, дарующего женщинам мудрость, можно представить себе, каково было молодым оболтусам во время, и, особенно, после ее речи. За каких-то десять минут миссис Холл подробно и обстоятельно разъяснила гордым потомкам воинов, кем они являются на самом деле. Многолетнее участие в различных общественных организациях, да еще занятых, вопреки общепринятой практике, настоящими делами, вроде того же семейного насилия, помогло Мине выработать обстоятельность и способность говорить метко и по существу. Брак с офицером полиции способствовал развитию хладнокровия. Ну и каждая по-настоящему хорошая мать, которой приходится растить нескольких детей, рано или поздно становится справедливым и беспристрастным судьей. Юные Шошоны не знали, куда глаза девать. Билл Холл орал на них и называл их щенками и сукиными детьми, и они молчали, потому что он был великий воин и великий вождь, чьи справедливость, отвага и подвиги не подвергались сомнению. Мина Холл подробно и обстоятельно доказывала молодым людям, ПОЧЕМУ они являются именно щенками и именно неблагодарными сукиными детьми, и это было нестерпимо стыдно, потому что было правдой от первого до последнего слова. Когда Мина закончила, почти три сотни молодых людей в возрасте от пятнадцати до тридцати дружно глядели в пол, освещая атриум сиянием своих горящих ушей. Разумеется, среди них были те, с кого даже такая ругань стекала, как с собаки вода. Но и отпетые стервецы, поддавшись влиянию момента и общему настроению, стояли тихо и держали язык за зубами. Миссис Холл молча протянула руку Оливеру, и тот помог ей спуститься с ящика, не теряя величавого достоинства. С гордо поднятой головой женщина проследовала к выходу, молодые люди расступились перед ней, словно воды Красного моря перед Моисеем.
Оливер Сайк окинул взглядом зал, в котором тяжело молчали почти три сотни человек. Понимая, что оставить молодежь в подавленном состоянии будет неправильно, лейтенант прокашлялся и поднял руку. По залу пронесся обреченный вздох. Юные Шошоны приготовились выслушивать третью порцию поношений. О том, чтобы протестовать или ругаться речи больше не шло. Дух мятежа был сломлен. Оливер хмыкнул и сказал, что воду и еду принесут минут через сорок. Пока опять только консервы – кухонные машины до сих пор не пустили. Подождите, парни, наладим все системы – поедите горячего, а пока оно идет только детям и старым людям. И серьезно, ребята, хватит дурака валять. Вы устали сидеть спокойно, я понимаю. Да, это тяжело. Но дело в том, что мы, в смысле – охрана, инженеры и механики, устали не меньше вашего. Только, в отличии от вас, нас вымотали бои, раны и постоянная работа. Имейте совесть.
С этими словами Оливер Сайк повернулся и спокойно пошел к выходу. За ним так же невозмутимо последовали охранники, вбежавшие в зал, когда нужно было помочь капитану Холлу. Молодые Шошоны тихо разошлись по своим местам. Больше они не создавали проблем охране, хотя вынужденная изоляция молодежи продлилась еще почти трое суток.
Саша, Юра, Дима, Женя. Я вам всем очень благодарен, но пост про субботу будет позже - сейчас как-то настроение не то.